Всхлипываю.

— Говори, — требует он.

— Нет, — признаюсь честно.

Убирает пальцы. Прижимает крепче. Дает ощутить вновь зарождающееся возбуждение. Притягивает вплотную. Вжимает наливающийся кровью орган в мой живот.

— Значит, все зажило, — выносит вердикт. — Ничего не саднит. Не опухает.

— Нет, — роняю еле слышно.

— Готова для моего хера? — ухмыляется.

— Почему ты всегда так… грубо? — сдавленно выдыхаю.

— Привыкай, — хлопает ниже поясницы, принуждая взвизгнуть и подпрыгнуть на месте. — Я буду еще грубее завтра.

— Завтра? — тупо переспрашиваю.

— На совете, — поясняет ледяным тоном. — Раз очевидный вариант рассматривать не станут, придется обратиться к традициям.

— Я бы очень хотела понимать, о чем ты.

— Пусть это будет сюрпризом, — тянет ворот платья вниз, высвобождает грудь из бюстгальтера, выкручивает мои соски, заставляя простонать.

— Я… я начинаю ненавидеть сюрпризы.

Марат обхватывает меня под ягодицами. Насаживает на свой член. Осторожно. Мягко. Нанизывает на вздыбленную плоть до упора.

— Главное — подчиняйся, — говорит он. — Выполняй все приказы без вопросов. Рот открывай только чтобы хуй в глотку принять.

— А разве у нас бывает иначе? — горько усмехаюсь.

Ничего не произносит в ответ. Просто сжимает до хруста костей. И вбивает внутрь так сильно и мощно, что дыхание отнимает напрочь.

Глава 46

Свет. Ослепительный. Проникающий в каждый угол, в каждый фрагмент, в каждую клетку. Наполняющий пространство. Пронизывающий, просвечивающий, точно луч рентгена. Слезы в глазах. Ком в горле.

Я знаю, это еще не ад. Слишком рано умирать. К тому же в настоящем пекле не бывает такого яркого света.

Я хочу спросить. Позвать. Окликнуть по имени. Хочу сказать. Попросить. Взмолиться о пощаде. Я хочу множество других невозможных, абсолютно неосуществимых вещей.

Но с губ не срывается ни единого звука. Из горла не вырывается ни единого вскрика. Немею и цепенею в ледяных оковах страха.

Господи, помоги. Пожалуйста. Боже, сохрани. Меня. Или хотя бы то, что от меня осталось.

— Будь осторожна, — говорит Замира, выдавая последнее напутствие, и ее голос пропитан тревогой. — Подчиняйся ему. Во всем. Скрывай свой буйный нрав.

О чем она вообще? Какой еще «буйный нрав»? У половой тряпки гораздо больше норова, нежели у меня теперь.

Невольно усмехаюсь. Качаю головой.

— Вот, — тут же замечает женщина. — Я об этом. Никаких чувств. Никаких эмоций не показывай. Обойдись без своих усмешек. И ни в коем случае ни на кого не смотри. Поняла? Они не должны увидеть твои глаза.

— Почему? — искренне недоумеваю по поводу ее беспокойства.

— Твой взгляд — это не взгляд жертвы, — следует холодный ответ.

— Готова поспорить, — хмыкаю и осекаюсь.

Точно. Раз я пока спорю, дело не доведено до конца. Зверушка не выдрессирована, не сломлена окончательно.

— Марат очень рискует, — продолжает Замира. — Не подведи его.

Да чем он рискует? Чем?! По уже четко сложившейся традиции никто не спешит объяснять суть происходящего.

— Что меня ожидает? — спрашиваю. — Можете намек дать?

— Нет, — отрезает уверенно.

— Отлично, — сдавленно выдыхаю. — Будет настоящая импровизация.

— Меньшее из зол, — заявляет женщина. — Иначе твоя реакция быстро выдаст излишнюю осведомленность.

— Но разве я не заслуживаю получить хотя бы примерное представление? — интересуюсь раздраженно. — Разве это не облегчит грядущую задачу?

— Пожалуйста, — в темных глазах застывает истинная мольба. — Сохраняй благоразумие. Малейший промах похоронит вас обоих.

— Как я могу поступать правильно, если понятия не имею о том, что должно произойти на вашем гребаном совете? — срываюсь.

— Все просто, — обрывает Замира. — Покоряйся. Беспрекословно исполняй любой приказ. Не думай. Не спрашивай. Делай. Повинуйся хозяину.

Сжимаю кулаки. Отворачиваюсь. Кровь бьет по вискам. Ярость накрывает обжигающей волной. Тупое бессилие убивает.

Я никто. Ничто. Пустое место. Нужно принять. Смириться. Только ради чего? Сколько времени мы выиграем сегодня? И стоит ли ничтожная отсрочка подобных усилий?

Женщина подает мне плащ.

— Без глупостей, — произносит тихо. — Береги себя, Вика.

Вздрагиваю. Ловлю ее встревоженный взгляд.

Все и правда плохо. Просто ужасно. Чудовищно.

Ведь она называет меня по имени.

— Я думала, мы поедем позже, — говорю, усаживаясь на переднее сиденье. — Ближе к вечеру. Или ты планируешь заехать куда-то еще?

Закрываю дверцу автомобиля и смотрю на Марата. Он не торопится заговорить, разглядывает свою послушную жертву без тени стеснения. Буквально пожирает пылающими глазами.

В горле пересыхает. Язык пристает к небу.

Мой палач недоволен? Ему не нравится то, как я подготовилась? Вроде бы честно постаралась учесть замечания, исполнить каждую прихоть.

— Ты, — выдавливаю с огромным трудом, становится физически трудно дышать, четкое впечатление, будто на грудь давит каменная плита. — Что-то не так?

Марат велел накраситься. Впервые выдал подобное распоряжение. Причем приказал сделать яркий макияж, броский и вызывающий.

Хотел видеть шлюху? Пожалуйста.

Я густо подвела глаза черным, не пожалела темных теней и подводки, щедро накрасила ресницы, выделила брови. В остальном тоже постаралась соответствовать: толстый слой тонального крема, румяна, бронзер, хайлайтер. Я использовала всю косметику, которую мне заботливо предоставили. И в итоге сама едва узнала себя в зеркале. Боевой раскрас наносила очень редко, а пребывая в заточении, и вовсе про это забыла. Было совсем не до наведения красоты. Выжить бы.

Ладно. Может, я перегнула? Плохо поняла его требования? Не оправдала ожидания? Пробудила гнев?

Мой скромный наряд едва ли сочетался с вульгарно разукрашенным лицом. Закрытая блузка кофейного цвета, застегнутая на все пуговицы. Строгий пиджак на пару тонов темнее. Длинная юбка-карандаш, прикрывающая ноги до середины икры. Аккуратные и удобные туфли без каблука.

Вполне себе деловой вид. Я могла и в университет отправиться, лекции читать. И на серьезном собрании также уместно появиться.

Единственная фривольная деталь — чулки. Но кто их видит? Или увидят? Потом. Позже. Откуда мне знать? Остается только догадываться о будущем развитии событий.

Холодная дрожь обрушивается на плечи. Плотнее запахиваю плащ, пробую согреться, безотчетно ищу безопасное укрытие. Пальцы подрагивают, отнимаются.

Почему так страшно? Еще ничего не началось, а я уже сглотнуть не могу. Природные рефлексы дают сбой.

Марат смотрит на мои губы. Безотрывно. Пристально. Будто взглядом на вкус пробует, обводит контуры, ловит изгибы. От этого жадного и жгучего внимания становится жарко. Вжимаюсь в спинку сиденья, свожу бедра, инстинктивно поджимаюсь.

Что происходит? Чего он хочет?

— Помада, — роняет ледяным тоном.

— Прости? — закашливаюсь от волнения.

— Губы накрась, — распоряжается отрывисто. — Красным.

Лихорадочно киваю, лезу в сумочку. И правда забыла про губы. Не накрасила. Но помада и зеркальце у меня при себе.

Выполняю приказ. Удивительно, однако все выходит как нельзя лучше, практически идеально, с первой попытки. Хотя руки дрожат, точно у запойной алкоголички.

Марат следит за каждым моим движением. Его внимание ощутимо. Как огонь, как лед, как самая опасная и жуткая на свете стихия.

— Что дальше? — интересуюсь, складывая косметику обратно в сумку.

Автомобиль трогается с места.

— Прошу, — роняю судорожно. — Скажи. Хоть немного объясни. Иначе меня стошнит, вывернет наизнанку, прямо здесь и сейчас. Я просто испорчу салон твоей безумно дорогой тачки.

— Вперед, — хмыкает, даже не поворачиваясь.

— Марат, — шепчу хрипло. — Прошу тебя.

— Нечего объяснять, — бросает хмуро. — Сама узнаешь.