— Конечно, — выдаю с горечью. — Будешь касаться, а потом убьешь. Сколько ты нам оставил? День? Ночь?

Глаза щиплет. Противное и мерзкое чувство, унизительное. Опять слезы стекают по щекам, разъедая кожу.

А хуже всего мое дурацкое «нам». Поняла же, что нас нет и не могло быть, не в этой реальности так точно. За какие еще надежды продолжаю цепляться? Зачем? В пепел нужно сжечь и растереть, вычеркнуть из мыслей, позабыть глупые и наивные мечты, оставить иллюзии в прошлом.

— Просто скажи мне, когда… — запинаюсь, давлюсь беззвучными рыданиями, едва возвращаю контроль. — Когда ты покончишь с этим?

Марат смотрит на меня. В упор. Долго. Во тьме его черные глаза выглядят гораздо опаснее, чем при свете дня. Горят бешено и дико.

Что он сделает сейчас? Изнасилует меня? До крови порвет, раз смазки нет? Каким окажется его следующий шаг? Какого наказания мне ожидать?

Зверь вдруг отпускает жертву. Порывисто разрывает всякий контакт, перекатывается на бок.

Мое тело обдает холод. Жидкий лед струится по жилам, пронизывает вены, заполняет каждую клетку.

Без него… хуже?

Злая ирония.

Я нервно усмехаюсь, но осознать ничего толком не успеваю, разобраться в собственных ощущениях не представляется возможным, поскольку в следующую секунду Марат опять захватывает мое личное пространство. Утыкается лбом между ключицами, царапает мою кожу жесткой щетиной, вызывая волну мелкой дрожи. Больше нигде не прикасается, не душит своей мощью и тяжестью, не порабощает мрачной аурой.

Между бедер разливается влага. От одного этого жеста, переполненного щемящей нежностью.

Сдвигаю ноги плотнее, очень надеюсь скрыть свое преступление. Не хочу, чтобы он понял, чтобы узнал, будто как прежде обладает безграничной властью.

Я не дам ему никаких преимуществ. Я не сдамся. Я буду бороться до самого конца, и даже если мой мучитель разгадает постыдный секрет, никаких добровольных утех все равно не получит. Решил убить меня? Пускай убивает.

Я уже не рабыня. Я смертница, отданная в уплату чужого долга. Вот и настал черед вершить жуткое и кровавое правосудие.

— Была бы ты девочкой, — глухо шепчет Марат, опаляет жарким дыханием горло, губами по шее проводит, пульс в капкан ловит.

— Ч-что? — голос срывается. — Ты о чем?

Молчит. Отстраняется, укладывается рядом, опираясь на согнутую в локте руку, пряди моих волос перебирает.

— Марат, — выдаю неожиданно хрипло. — Я не… не понимаю. Объясни, пожалуйста, о чем ты говоришь.

— Кто станет сражаться за порченный плод? — спрашивает холодно.

Но это не вопрос. Это утверждение. Вердикт, который не подлежит обжалованию. Твердое намерение. Грядущий приговор.

Все кончено.

Я досталась ему порченной. Порочной. Испорченной. Запятнанной другими мужчинами. Пусть даже весь мой сексуальный опыт был получен именно в серьезных отношениях с моими парнями, это ничего не меняет. Я не девственница. Я не «чистая» девушка. В его представлении, по его безумным меркам. Я грязная шлюха. Падшая и пропащая. Я смела сосать член другим мужчинам. Я ложилась под других. Вот в чем моя вина.

А будь я… «чистой»? Я бы жила? Он бы боролся тогда? Послал отца к черту? Послал бы своих братьев и чокнутую родню? Бросил бы им вызов? Рисковал?

— Выходит, я не достойна, — закусываю губу до крови, сама того не замечаю, просто вкус крови ощущаю и еще сильнее завожусь. — Не достойна твоей борьбы?

Олег ранил меня куда меньше. Те идиотские обвинения в том, как мало я сопротивлялась и как легко и быстро сдалась мужику, который раза в три больше и скрутит кого угодно без лишних вопросов, звучали чересчур абсурдно. Шокировали, унижали, оскорбляли, но не рвали душу как куски, не раздирали в клочья.

А тут… я не девственница. Могла бы выжить, будь невинной и непорочной. Могла бы получить шанс, сохранив тело для единственного достойного мужчины. Могла бы. Но теперь ничего не поменять.

Проклятье. Как он смеет? После всего, что сделал со мной.

Марат отобрал у меня все. Сам. Лично. Отнял все остатки моей невинности. Обратил в настоящую шлюху. Заклеймил как животное. Как свою собственность.

И жалеет, что я не девственница? Что не дождалась его?!

— А ты где был? — бросаю яростно. — Почему раньше меня не нашел? Почему же не забрал свое? Кого ты трахал? Все это время. До меня. Более достойных? Невинных? Или никого не испортил?

Я отвешиваю ему звонкую пощечину. И еще. И еще. Я совершенно не задумываюсь о последствиях, полностью отдаюсь инстинктам, выпускаю гнев на волю. Усугубляю и без того тяжелое положение.

Марат ловит обе мои ладони. По очереди. Сперва одну к своей горящей щеке прижимает, потом другую. Освободиться не позволяет. Жаром опаляет. Держит крепко, не разрешает даже шевельнуться. А после на спину толкает. Мягко. И сверху опять нависает.

— Ревнуешь? — хмыкает.

— Чтоб ты сдох! — выплевываю ему в лицо.

— Ну, чего блажишь? — скалится. — Ты и сама жалеешь, что я не твой первый мужик. Только задницу как надо выебал. Остальное другим раздала.

— Ублюдок, — бормочу я. — Какой же ты больной ублюдок. Ты…

— Тихо, — обрывает. — Скажи то, чего я не знаю.

— Да лучше бы…

Рот мой ладонью накрывает, речь силой прерывает. Взглядом прожигает и пронизывает, душу вырывает напрочь.

— Шлюха. Заносчивая. Выебистая. Раздражающая, — произносит хрипло. — Но ты пришла и всех других баб для меня убила. И прошлых, и будущих. Вырезала на хер.

Это признание как удар грома. Грязное. Похабное. Вызывающее. Однозначно находится далеко за гранью приличия.

Но Марат бы иначе не признался. Каждое слово четко в его стиле. Заводит и будоражит, злит, доводит до точки кипения и в то же время обезоруживает, почву выбивает из-под ног, толкает в пучину токсического наваждения.

Я молчу. Просто не представляю, как тут можно ответить. Все слова резко заканчиваются, даже обвинять его больше не тянет, смысла нет. Ведь заявил сейчас как на духу — проняла, зацепила, пошатнула привычный мир. Не стал отрицать истину.

И что теперь говорить? Благодарить? Умолять? Все равно ход снова за ним. Ему делать выбор. Пусть сам решает, какую сторону принять в итоге. Чувства против долга. Чья возьмет?

Я смотрю на него. Без слов. Он тоже смотрит. Потом укладывается на кровати, крепко прижимая меня к своему разгоряченному телу. Окутывает теплом, изгоняет холод.

В моем глупом сердце опять загорается надежда. Идиотская. Наивная. Практически беспочвенная. Противоречащая всякой логике.

Если бы Марат решил меня спасти, так бы и сказал. Прямо. Если бы выбрал именно этот путь, ничего бы скрывать не стал.

Возможно, он сомневается? Гадает как поступить? Но разве это уже не является полным предательством… чувств? Его. Моих. Наших. Черт.

Затылок мучительно ноет. Голова раскалывается от боли.

Господи. Мне тошно думать. Муторно. Не хочу. Отказываюсь. Еще одну ночь желаю провести без тягостных рассуждений. Предпочитаю не рисовать в мыслях жуткие картины грядущей неизбежности.

Мы не занимаемся сексом. Даже не целуемся. Лежим и слушаем наш сливающийся воедино пульс. Никогда прежде молчание не казалось настолько уютным. И чужие объятья не дарили подобный покой.

Марат не торопится отправляться в ванную комнату, хотя с его почти маниакальным стремлением к чистоте, он регулярно посещает душ. После тренировок. После секса. Привычный ритуал, рутинный. Запах пота недопустим.

Но этой ночью все иначе.

Марат так и жаждет пропитать меня собой насквозь. Пронизать и прошить во всех существующих смыслах. Проникнуть гораздо глубже, чем прежде. Войти намного дальше, нежели способен его громадный орган. Наполнить до краев.

И я не против. Я не возражаю. Даже не пытаюсь очнуться от сладкого морока, враз окутавшего разум.

«Ты убила всех моих баб».

Его слова до сих пор отбиваются гулким эхом в ушах, отражаются в мощных толчках крови, что бьют по вискам.

И ты убил. Всех моих мужчин. Уничтожил. Раскатал по асфальту, в бетон закатал. Живого места не оставил. Все прикосновения стер. Содрал. Разодрал. Выдрал.